— Вы уже купаетесь?

Это был голос Джуди. Она жевала ивовую веточку, лежа на спине и прикрыв голову руками. Дик, развалившись рядом с ней, ласкал ее ягодицы. Одна из фляжек валялась перевернутая на земле. Она перехватила мой взгляд.

— Да… она пуста!.. — Она рассмеялась. — Мы вам оставили другую…

Джики плескалась на другой стороне реки. Я порылся в куртке, взял другую бутылку, а потом погрузился в воду. Она была теплая. Я был в прекрасной форме. Я спринтовал, как сумасшедший, и нагнал ее на середине реки. Глубина здесь была около двух метров, и течение почти не чувствовалось.

— Жажда вас не одолевает? — спросил я ее, удерживаясь на плаву одной рукой.

— Еще как! — откликнулась она. — Вы весьма утомительны с вашими замашками победителя родео!

— Плывите сюда, — сказал я. — Ложитесь на спину. Она повернулась на спину, а я скользнул под нею, охватив одной рукой ее торс. Другой рукой я протянул ей фляжку. Она схватила ее, а я двинул руку вниз по ее ляжкам. Я мягко раздвинул ей ноги и снова взял ее — в воде. Она отдалась порыву. Мы держались в воде почти стоя, чуть шевелясь, чтобы не уйти на глубину.

III

Так все и шло до сентября. В их компании было еще пятеро-шестеро подростков, девиц и парней: Би-Джи — хозяйка гитары, довольно плохо сложенная, но с потрясающим запахом кожи; Сюзи Энн, еще одна блондинка, но не такая кругленькая, как Джики, и шатенка, совершенно неприметная, которая танцевала весь день напролет. Парни были глупы настолько, насколько мне этого хотелось. Я не повторял вылазки с ними в город: я вскоре стал бы конченым человеком в этих местах. Мы встречались возле реки, и они хранили в тайне наши встречи потому, что я был удобным источником бурбона и джина для них. Я имел всех девиц одну за другой, но это было слишком просто, вызывало легкую тошноту. Они занимались этим так же легко, как полощут зубы, — из гигиенических соображений. Они вели себя, как стадо обезьян, развязные, жадные до удовольствий, шумные и порочные; это меня пока устраивало.

Я часто играл на гитаре; одного этого было достаточно, даже если бы я не был способен задать трепку одной рукой всем этим мальчикам одновременно. Они учили меня быстрым и медленным танцам под джазовую музыку; мне не надо было особенно напрягаться, чтобы научиться делать это лучше, чем они. И вины их в этом не было. Однако я опять начал думать о малыше и спал плохо. Я дважды видел Тома. Ему удавалось держаться. Там больше об этой истории не говорили. Люди оставили Тома в покое в его школе; что же до меня, они и прежде меня нечасто видели. Отец Энн Моран отправил дочь в университет графства, и с ним остался сын. Том спросил меня, хорошо ли идут мои дела, и я сказал ему, что мой счет в банке вырос до ста двадцати долларов. Я экономил на всем, кроме алкоголя, и книжная торговля шла хорошо. Я рассчитывал на ее подъем к концу лета. Он посоветовал мне не пренебрегать моим религиозным долгом. Это было дело, от которого я смог избавиться, но я устроился так, чтобы это не было заметно, как и остальное. Том верил в Бога. Я же ходил к воскресной службе, как Хансен, но я думаю, что невозможно сохранять здравомыслие и верить в Бога, а мне надо было здраво мыслить. Выходя из храма, мы встречались на реке и обменивались девицами так же целомудренно, как это делается в стаде обезьян в пору спаривания; да мы и в самом деле были стадом обезьян, говорю я вам. А потом незаметно кончилось лето, и начались дожди.

Я стал чаще бывать у Рикардо. Время от времени я заходил в аптеку, чтобы потрепаться с завсегдатаями; в самом деле, я уже стал говорить на их жаргоне лучше, чем они сами, у меня к этому была прекрасная предрасположенность. После летних каникул в Бактон стали возвращаться кучами типы, которые жили здесь припеваючи; они возвращались из Флориды или СантаМоники или еще откуда-нибудь… Все они были загорелые, очень белокурые, но не больше нас, которые провели лето у реки. Магазин стал одним из мест их встреч.

Эти меня еще не знали, но у меня было достаточно времени, и я не спешил.

IV

А потом и Декстер вернулся. Они мне о нем столько рассказывали, что у меня уже уши завяли. Декстер жил в одном из самых шикарнейших домов в прекрасном квартале города. Родители его жили в Нью-Йорке, а он весь год оставался в Бактоне, потому, что у него были слабые легкие. Они были уроженцами Бактона, а это город, где можно учиться не хуже, чем где-нибудь еще. Я уже знал и паккард Декстера, и его гольф-клубы, и его радиоприемник, и его погреб и бар, как будто всю жизнь прожил у него: увидев его, я не был разочарован. Это в самом деле был мелкий мерзавец, каким он и должен был быть. Худой темноволосый тип, слегка смахивающий на индейца, с черными неискренними глазами, завитыми волосами и узким ртом под большим кривым носом. У него были ужасные руки — две лапищи с плоскими и словно поперек посаженными ногтями, они были в ширину больше, чем в длину и вздувшиеся, какими бывают ногти у больных людей.

Все крутились вокруг Декстера, как собаки вокруг куска печенки. Я несколько поутратил значительность как поставщик алкоголя, но оставалась еще гитара, и я приберег для них несколько па чечетки, о которых они не имели ни малейшего представления. Время у меня было. Мне нужна была добыча поувесистее, и в окружении Декстера, я был уверен, что найду то, что искал с тех пор, как малыш снился мне каждую ночь. Думаю, я понравился Декстеру. Он, наверное, ненавидел меня за мои мускулы, рост и еще за гитару, но это его притягивало. У меня было все, чего не было у него. А у него были бабки. Мы были созданы для того, чтобы сойтись. И потом, он с самого начала понял, что я готов на многое. Он не подозревал о том, чего я хочу; нет, до этого он не дошел; как бы он мог додуматься до этого, если не додумались другие? Просто он думал, я считаю, что с моей помощью ему удастся организовать несколько маленьких особенно разнузданных оргий. В этом смысле он не ошибался.

Теперь город был в наличии почти в полном составе; я начал распродавать учебники естественных наук: геологии, физики — и кучу подобных штучек. Они присылали ко мне всех своих приятелей. Девицы были ужасны. В свои четырнадцать лет они уже умели устраиваться так, чтобы их потискали, а ведь надо здорово постараться, чтобы найти повод потискаться, когда покупаешь книгу… И все же всякий раз это удавалось: они предлагали мне пощупать их бицепсы, чтобы убедиться в результатах летних тренировок, ну а потом мало-помалу мы переходили к ляжкам. Они переходили границы дозволенного. У меня все-таки было несколько серьезных клиентов, и я дорожил своим положением. Но в любое время дня малютки эти были горячи, как козочки, и такие мокренькие, что только тронь — и польется на землю. Уверен, что работа преподавателя в университете — совсем не синекура, если это уже нелегкое дело для книготорговца. Когда начались занятия, мне стало немного поспокойнее. Они являлись только после обеда. Самое ужасное, что мальчишкам я тоже нравился. Это были существа, не принадлежавшие ни к разряду самцов, ни к разряду самок; только некоторые из них сформировалось уже как мужчины, а всем остальным также нравилось лезть ко мне, как и девчонкам. И эта их мания пританцовывать на месте. Я не припомню случая, чтобы, собравшись числом около пяти, они не начинали напевать какой-нибудь мотивчик и раскачиваться в такт. Ну, это-то на меня хорошо действовало; это было нечто, что вело происхождение от нас.

Я больше не беспокоился по поводу своей внешности. Думаю, что заподозрить что-либо было невозможно. Декстер напугал меня во время одного из последних купаний. Я дурачился нагишом с одной из девиц, подбрасывая ее в воздух, вертя в руках, как младенца. Он наблюдал за нами, лежа позади меня на животе. Мерзкое зрелище — такой тщедушный тип со шрамами от пункций на спине: он дважды болел плевритом. Он разглядывал меня исподлобья, а потом сказал: